Сижу, грызу ноготь:
Волнуюсь немного.
До корня съедаю руку.
Но не идет подруга.
Подруга с каким-то толстым
Да с ножиком острым
Сидят, меня обсуждают...
Добро все равно побеждает.
Скажи мне, что я проснусь
Не в пять утра.
Скажи что будет тепло,
Будет жара.
О.т.н.ю.д.ь.
Я проснулся в пять утра,
И огонь давно погас,
И тебя со мною нет,
Ты – это изморозь в окне.
«Выжить» – пищат в углу мыши.
«Выжить» – щебечет дохлое радио.
Это бред, потому что
Мыши не живут ниже нуля,
Это бред, потому что нет света.
Из нашей трубы давно не вьется дым,
Метелью занесло сортир.
На улице минус тридцать восемь попугаев,
Тридцать восемь запугаев,
Тридцать восемь перепугаев.
Я искал дрова в снегу,
Не нашел я их в снегу,
Вместо этого наткнулся
На фуфайку и на бутсы.
Я коллегу откопал –
Тело сторожа Митяя,
Что работал до меня.
«Выжить» – скрипит дверь,
Ее отрывает метель.
«Выжить» – скрипит Дед Мороз,
Застрявший в моей трубе.
Буран сдирает кожу.
Легкий буран.
Легкий буран вынимает душу
И кладет в пасть ночи.
Я пилю двери и лестницы,
Стулья и старые кости,
Подзорные трубы и трансцендентные эманации
Гитарными риффами электропилы.
Я затапливаю печь.
Этой ночью я буду печь
Чертов холод,
Пока мир не превратится в раскаленный ад.
«Выжить» – кричу в тревожном сне под шкурой убитых врагов.
«Выжить» – подхватывает Дед Мороз в печной трубе.
«Выжить» – бормочет сторож Митяй.
«Выжить» – выжигает льдом ураган на каменном лице ночи.
.
* * *
Прости меня и счастлив будь.
Прощай. Пора. Я улетаю,
Тебя навек я покидаю –
Забудь меня
и – всё забудь!
Бегу, в пыль прошлое дробя,
Пока не всё в себе убила…
Нет, я тебя не разлюбила –
Я просто не люблю тебя.
Не называй меня женой,
Не плачь, не жди – всё бесполезно!
Взлетаю на метле над бездной –
Какое счастье, Боже мой!..
.
Мы были так близки, что лучше нам поодаль,
побыть теперь, не то на счастье мода
возьмёт в привычку быть, войдет в обычай длиться,
и голод на любовь, возьмет, да утолится.
Мы были так нежны, что счастье оголтело
по мягким тканям дней, как скальпель – пролетело
и отсекло тоску, и рассекло надежду,
и упокой песку поёт пустыня нежно.
Без разницы, где мы с тобой трясём костями,
что в нас и что на нас, и что с тобой мы сами.
Не разделить им нас, и порознь мы вместе,
крест за спиной у нас – у них на шее крестик.
Чем дольше будем врозь, чем больше будем злиться,
тем встретимся скорей – по круглости землицы.
Чем севернее снег, тем айсберги южнее,
тем сладостнее жизнь, и всё, что там, за нею...
Город огромной собакой
Что-то бормочет во сне.
Кто-то тихонько заплакал,
Может быть и обо мне…
Сколько безумств и бессонниц
Бродит в ночном октябре?..
Кухня не гасит оконниц,
Створки глазниц отперев,
Вперив в бездонную лужу
Ночи изломанный взгляд,
Всей своей болью – наружу –
Лампочка в 70 ватт…
Горечи лиственной вьюги
Всё до небес заметут.
Осени рыжие слуги
Снова друг друга найдут.
Свечи задуют обнявшись,
И на горящем крыле
В небо покоя поднявшись,
Станут золой на Земле…
/8.10.89/
.
* * *
«...И забудь, не думай, не жалей;
Возвращаться – вдвое тяжелей...»
«Сердце... сердце плачет и дрожит
В той стране, где мать в земле лежит…»
«Отболит, отноет, отожжет...
В той стране никто тебя не ждет...
Твою боль – за звездною рекой –
Как рукою снимет, как рукой...»
.
В пиджак вползая как в траншею,
Застёгиваясь на засов,
От неприступности балдею.
Лишь только кончики усов
Подставлены дождю и грозам.
Которых нет, но могут быть...
Сражённый авитаминозом,
Я в пиджаке пытаюсь плыть
Туда, где лето торжествует,
Где бабы на меня горой...
Где мой товарищ не рискует
Замёрзнуть ночью на Сенной,
Туда, где пахнет только тмином,
Жасмином, кофе, апельсином
И где спиртного не едят
За восемнадцать пятьдесят...
Но вот волна. За ней другая.
Из пиджака не вылезая,
Молитвой люки затянув,
Спускаюсь я на глубину.
И вспоминаются опять мне
Моменты радости... Диплом...
Комар на нитке... Трепет платья,
«Златая цепь на дубе том...»
Всё то, о чём поэт великий
Мечтал, когда бывал нетрезв:
Вот баба с возом земляники,
Вот русский лес, тайник чудес...
Опять толчок. Иллюминатор
Я протираю рукавом:
Невдалеке ковёр косматый.
Медведи Шишкина на нём
Аж развалились. Как живые.
Дела нехитрые, лесные
В молчаньи делают. Мой бог!
Ах, если б я молчать так мог.
И восхищенья перед ними
Не принижая, не тая,
Иероглифами голосовыми
Дремучий ворс наполнил я...
Покрылся свет трехваттный мглою,
И слышу: матом Боря кроет
Меня в присутствии всех дам,
Как крыла буря что-то там.
