Наши души – застывшее крошево:
Водам Стикса грозит ледоход.
Неизвестны пути до хорошего,
А плохое само к нам идёт.
Телефонное резкое звонище
Бьёт прицельно кастетом в висок
Пусть давно позади Марафон, ещё
Путь к Афинам далёк и жесток.
И неважно босыми ногами ли,
Или с визгом «заряженных» шин
Мы хотим одолеть этот каменный
Путь к себе – так же в горле першит
От скопившейся пыли «источников» –
Наслоенья кичливых эпох.
Райский плод был, видать, с червоточинкой,
А снаружи казалось – неплох.
Не поняв, что к чему, своевременно,
И раззявисто рты отворив,
Довкушались: вокруг – потепление,
Ледниковый период – внутри.
Культивируя избранность бережно,
Не снимая замшелых корон,
Мы по льду перейдём в неизбежное –
Без работы остался Харон.
Не гадай мне, цыганка, судьбу не тревожь,
Я уйду спозаранку в задумчивый дождь.
Я уйду, не прощаясь, оставив залог –
Пустоту обещаний расхристанных строк.
Обещания – пошлость, придуманный рай.
Не заботься о прошлом – шкафы запирай.
Я сражался азартно, влезая в долги,
Заработал на чартер до самой тайги.
Отлетевшая щепка, издержка богов –
Что посажено крепко, срубить нелегко.
Не даётся ничейным руля и ветрил –
Уносило теченьем, но как-то доплыл.
Медный рог саксофона пронзает кабак,
Содержание, форма – всё в дымных клубах.
Телефона вибрато срывает во тьму –
Вновь кривая куда-то... к чему? – да к тому!
Стоп-сигналы не видя, – вразнос, напролом,
Под колёса планиде – разбитым стеклом.
На часах пополудни, но тянется ночь,
Отрывается трудно от губ липкий скотч.
Расплываются лица коктейльных наяд,
Холод... – срок отвалить в согревающий ад.
Не гадай мне, цыганка, – судьбу не поймёшь:
Безразлично – под танк или просто – под нож...
.
* * *
«Что для Вас счастье?»
Л.
Мне задал Листиков вопрос,
А я не смог ему ответить...
Лишь привкус непонятных слез...
И листья смоквы в лунном свете...
И – ни дышать, ни жить не мог,
И сердце – с замираньем – билось,
И ложь, и фальшь всех слов, всех строк
Вокруг, по комнате, клубилась...
Я вас, слова, к себе не звал!
Произносить вас зарекался...
Я – как никто – про это знал,
Но – как никто – назвать боялся...
...Мне задал Листиков вопрос,
А я укрылся от ответа
За пеленой внезапных слез,
За вечной немотой поэта...
Castellar,
06.04.07
.
И вновь я там, где быть не должен, но
не выбирает свой кувшин вино.
Прими ж меня, подруга, таковым
каким я стал, забыв, каким я был.
С меня спросилось больше, чем дано,
поэтому в глазах моих темно,
и в них давно, хоть посмотри на свет,
ни прошлого, ни будущего нет.
Нет ничего за мною и тобой.
Что между нами? Вряд ли что любовь.
(Я и забыл, когда же был влюблен,
но нежностью сегодня похмелён,
стою и горстью букв с руки кормлю,
как будто птиц, забытое «Люблю…»)
...зачем я здесь? Мы душами тогда
перетекли друг в друга. Я отдать
пришёл твою. Верни же мне мою.
Узнаю ли? Но нет, не узнаю…
Какие-то ужимки, суета.
Чужие сны… Нет, нет,- не та!.. Не та.
- Пардон, мадам. Я выйду прямо здесь,
в себя былого невозможен рейс.
И 20 лет за этот вот билет -
цена невыносимая, и нет
меня в тебе… Да и тебя во мне
уже немного наскребёшь во тьме.
Сказать ли – До свидания? Прощай?
Наверное, сама теперь решай,
как скоротать оставшиеся дни
до следующих – Жизни и Любви…
Целую… Прощевай, моя душа
шагреневая, рыжа и грешна,
лети себе, скучая... Позовешь,
не самою большою будет ложь.
Последней каплей упаду на дно,-
не выбирает свой кувшин вино.
Дремлет прохлада в полУмраке гор,
Синие дымки по склонам ползут.
Дрогни струна! На Кавказский простор
Вызвала горечь сухую грозу.
Мокрые травы сплелись под ногой,
Стебли смиренно согнулись в поклон,
Низкое небо висит надо мной,
Смотрит в окошки редеющих крон...
Сердце так вольно срывается в звук! –
Тишь затаённая радует глаз...
Где-то тоскует в плену смуглых рук
Плачущий саз
Мне кажется, я тихо умираю,
бумагу терпеливую марая,
чтоб высказать, что вслух не говорят,
что самому себе не доверять,
ни разуму, ни телу –
не дело.
А может быть, я заново рождаюсь,
беспечно душу к слову пригвождая?
А что она, не тот ли меньший бог,
который лишь в мучениях глубок?
Что вместе с новой песней
воскреснет.
