Arifis - электронный арт-журнал

Листаю сердцем старый фотоальбом с бархатом голубой обложки и жёлтыми металлическими уголками. Детство, школа, друзья, дети…На последней странице осталось время для Твоей фотографии, пока её нет. Зато потом, она не успеет пожелтеть, а даже , если и покроется осенью, я уже не увижу.  

Современные , метко обозванные «мыльницы», никогда не передадут всей глубины образа, рассыпавшегося мигом чёрно-белых оттенков. Яркие лубочные краски отвлекают от сути, как погремушка, приручающая ребёнка к земным законам бытия, когда мир еще перевёрнут вверх ногами. Твой след не может быть: ни глянцем «Полароида», ни резким лубком холодной цифры.  

Его нужно делать неспешно, вручную, соблюдая все ритуалы настоящего фотографического искусства.  

Первый этап – самый важный. Съёмка. Она начинается задолго до появления образа. И начинается с темноты, именно она верная спутница и помощница, свет в это время – коварный враг. Чистота и глубина снимка зависит от чувствительности плёнки. Она, как хорошее вино с годами становится более эмоциональной и отзывчивой, как будто готовится всем своим существом принять, чтобы отразить лучший кадр пути. И понимаешь, если бы это произошло раньше, вряд ли удалось вобрать столько деталей и света. Готовую плёнку будущих событий в кромешной темноте накручиваешь на кассетную ось времени, осязая кожей пальцев квадратное решето кромок. Самое сложное – закрепить начало на выступ оси, неподатливость глади ускользает. Несколько минут или лет, и плёнка, обласканная тёплым прикосновением ,спиралью закручивается в полость кассеты. Засвеченный хвост, необходимая потеря и аванс будущих фотографий. Что там появится, лица или статисты? Жизнь или хроника, завязанная узелком на память.  

Камера впечатлений – непостижимое из устройств. Она редко выглядит подобающе чуду, которое способна запечатлеть. Ведь она только средство, разыскивающее цель. Когда смотрим на снимок, не вспоминаем об объективе, связавшем негатив с позитивом. Восхищаясь искусством, забываем, кто стоит с перепачканными краской руками. Настоящий художник живёт не в человеке, он проявляется в картинах, гуляющих по аукционам, в мелодиях, летящих в поколения жизнью света, минуя авторское право по истечению срока давности. Но всё это будет потом, когда фотоаппарат сломается или будет потерян, доживая во времени грудой износившихся деталей.  

События и люди учат нас сложным приёмам искусной съёмки. Три координаты опытного видоискателя создают шедевр, но иногда это не зависит ни от плёнки, ни от образа.  

Три кита отражений – выдержка, диафрагма и расстояние, как трёхмерность мира, прошлое, настоящее и будущее, любимое русское троекратие.  

Если бы не знать календаря, лишь времена года, сезонно и душевно наша встреча пришлась на осень весны. Время не предвещало ни буйства красок, ни развития событий. Оголённые выстуженные деревья чертили по небу иероглифы одиночества и запустения. Грязный снег кое-где щетинился подтаявшими острыми лучами, напоминающими упавшие сосновые лапы. Встретились, как веруют адепты теории вероятности, случайно. Лишь спустя время и события, понимаешь, что не может быть простым совпадением оставляющее длинный след. Каким бы он ни был: глубоким или приятным, ранящим окриком или легким касанием мелькнувшей улыбки. Всё, что трогает и задевает, падает на подготовленную почву.  

У каждой случайности есть пароль: лунный звук, запах дождя, сиреневый оттенок, ключевое слово, а чаще, сочетание всего кода, как сложившаяся мозаика внутри тебя. Узнавая картинку в один миг, зрачок сердца открывает диафрагму ровно настолько, чтобы успеть вобрать образ и не засветить плёнку. Неуправляемый затвор щёлкает в глубинах подсознания. Поэтому бывает так трудно увидеть и понять логику происходящего по иррациоанльным законам. Оно не поддаётся мыслительной расчленёнке.  

Чёрно-белые пляски в природе, в отличие от человеческого табуирования и отрицания, всегда или почти всегда находят гармонию и свободны от ханжества и лицемерия.  

В среде наших общих знакомых и даже друзей ты была не пустой светской львицей, но загадочной разочарованной душой, умеющей держать на невидимой привязи почти каждого. Ты умела угадывать струны, касаясь которых у собеседника, отзывался чистый звук отражения. Разная музыка звучала на этих странных встречах. Когда тебе было скучно, зажигалось фламенко твоим виртуозным соло, забивающим фон визави. Если в твоей жизни намечался длинный серый период стагнации, могла позволить незамысловатый вальс, вызывая на откровенность, и собеседник мог часами кружить импровизации и воспоминания на тему «остров невезения» с подтекстом «ты у меня одна…».Редко, но просыпались приступы дружбы и тоски по женской общности, чистой , почти братской, и ты снисходила до подруг на час, обсуждая сто честных способов завоевания сердец и крепостей. Эти беседы походили на коллективные отчёты конкурса бальных танцев, с непременными: ча-ча-ча, танго, рок-н-роллом, вплоть до акробатических трюков уже на другой площадке.  

Я не знаю, почему однажды тебе захотелось устроить внеочередное Первое апреля, выбрав меня муляжом бруска по отточке общественного остроумия. Под музыку степа объявили Чёрный танец…  

Позже,я задумывался, почему именно меня ты выбрала на такую неблаговидную роль, ведь кроме незатейливых симпатий в общем хоре восхищения, тогда еще ничего не было. И понял, выбирают нам и за нас, великодушно позволяя жить в иллюзиях свободного выбора. Внешняя сторона событий, которыми мы связываем сюжет, лишь подводная часть айсберга, видимость и значимость которой исчезает вместе с нами.  

Негатив от нашей встречи остался со мной. Если бы сразу выскочила разноцветная глянцевая картинка, не знаю, чем бы пришлось заполнять несколько лет. Именно копоть негатива подарила необычные , странные ощущения и мысли, выводы и поступки, которых, как кажется мне сейчас, просто не могло произойти совсем. Чтобы однажды…  

Ты то появлялась, то исчезала из моей жизни. Порой казалось, что тебя не существует вовсе. Я до сих пор не могу понять, почему однажды, абсолютно вопреки здравому смыслу и желанию, внутри таки щёлкнул затвор. Может потому, что я понял и почувствовал одну простую истину, боль не приходит как наказание, скорее – указательный знак внутреннего пути. Интуитивно мы знаем о подводных камнях своих слабостей, но редко пытаемся, осознав , рассмотреть их при свете дня. Чтобы это однажды всё-таки произошло, нам посылают людей, которые не столько люди, сколько слепки мыслей наших внутренних проблем и тупиков. Они срабатывают как алкоголь, катализатором радости или горя, в зависимости от повода его появления на столе.  

Пока я пил Тебя, пришлось пройти длинный путь, почти не вставая с места. Такой путь совершенно несоизмерим с обычными трёхмерными понятиями. Ни один учитель или книга не могли бы дать такого импульса. Ты помирила меня с самим собой, научила принимать реал бесстрастным зеркалом, просто отражая чёрное и белое такими, какие есть. Подарила целый Мир.  

Теперь, иногда, я говорю ему : давай прогнёмся вместе! И чувствую, отзывается, и мы прогибаемся улыбкой, или ресницами, когда ложимся спать. Потому что ночью, очень редко, но, встречается Оно.  

Легко или сложно, но обыденно проходится путь от любви к ненависти. Мне было интересно и дорого обратное. Постепенно путь превратился в кольцо переходов одного в другое. Оно легко катится, оставляя едва видимый след на земле. Хотелось ли остаться на одном из полюсов или дальше смотреть на превращения внутри и вокруг?... Скорее, второе, ведь ненависти так не хватает любви, а любовь с прививкой ненависти, лишаясь мыльно-розовой пены и декоративного флёра, оживает неторопливым мудрым естеством. Как природа, без вопросов и ответов, тихой поступью бытия. Когда пчёла, защищаясь, выпускает жало, она умирает. Но ведь человек никогда не нападает на пчёл и никому в голову не придёт упрекнуть её в бессмысленности защиты, приводящей к смерти. Но все помнят вкус мёда, даже если его не любят.  

Я и Ты никогда не станем Мы. Только Оно. Стоит ли называть то, чему давно подарили длинный чужой синонимический ряд. Твоё и моё Оно капризный избалованный ребёнок. Едва уловимый, как запах дождя, призрак. Оно наверняка думает, что больше любви, сильнее веры и важнее надежды. И нет никакого желания доказывать ему обратное. Пусть живёт своей жизнью, как пчёла, не задумываясь о глупой жестокости жизни и собирает мёд.  

Вокруг живёт подаренный для меня негатив. Внутренним увеличителем при красном свете светильника экспонирую его на бумагу, почти каждый день. В кювете с проявителем ещё плавают кубики льда той осенней весны. Когда-нибудь они растают совсем, и я опущу туда лист. Какие контуры появятся на нём, сейчас ещё не узнать. Но, если не успею, просто напишу на белом листе чёрным каллиграфическим подчерком одно слово.  

Спасибо.  

И закрою альбом, ведь я последний его созерцатель.  

Сетевой литератор зверь теперь не редкий, он расплодился в дебрях виртуальности в достатке и в занесении в Красную книгу не нуждается, разве что некоторые его подвиды сильно располагают к культивированию охотничьего инстинкта у критиков и просто ценителей литературы.  

Сложно сказать, что именно активизировало тягу к прекрасному в области литературы у большого числа наших собратьев по разуму. Подозреваю, виной тому популярность творческой жилки. Так модно нынче позиционировать изящное хобби, заполняющее ваш досуг, а склонность к искусству как раз и позволяет выглядеть в глазах ближних весьма утонченной натурой. И что делать, когда стезя изобразительного искусства, как и музыка, требуют капиталловложений? Дабы стать художником или скульптором, требуется обзавестись дорогими орудиями труда, как то: краски, холсты, мольберт, стеки, глина и иже с ними. Мастерская для полного тонуса тоже не помешает. Склонность к музыке потребует наличие музыкального инструмента, хотя бы пианино. Не говоря о предварительном обучении техники игры на музыкальном инструменте или азам живописи. Более того, музыка, будь то инструментальная или просто пение, занятие довольно шумное, а изобразительное искусство грязновато. Кому охота обляпываться разноцветьем красок или мараться в пластилине? Вот здесь к услугам творческой натуры и оказывается изящная словесность, она же литература.  

Как мало требуется истинному пииту, словесному демиургу, зодчему воображаемых миров и ревнителю чувств! Благо, грамоте он был обучен в пору короткоштанного детства, образцы классики изучал до поры полового созревания, протирая зад на студенческой скамье, а писчие принадлежности стоят в наше время безумно дешево.  

Пока не выяснено, какое именно короткое замыкание в области мозжечка приводит к маниакальной графомании, зато доподлинно известно, что каждый пятый в уме горазд баловать стихосложением или сказительством. Но наступает время и в кругу друзей или с подачи единственного почитателя происходит акт писательской дефлорации, когда ближние в один голос болтают о редкостной даровитости. После чего, самые смелые из восхваляемых гордо несут плоды своего творчества в виртуальную ирреальность и начинают увлеченно играть в игру Самозабвенный Литератор. Дальше больше.  

В нашу эпоху страсть к печатному слову и его крапанию обретает пандемичные черты. Десятки тысяч адептов писанины оголтело бросаются к компьютерам или бумажным листам, доверяя белой плоскости свое «я» и пичкая окружающих своим мировидением. Некоторым из них хочется сказать за это большое спасибо и пожелать дальнейших творческих успехов, других же хочется не дрогнувшей рукою привязать между двумя пегасами и порвать как тузик грелку.  

Современность и смутные времена привнесли в наше бытие множество новейших маний. Кто из нас знал, что существуют, к примеру, шапоголики или игроманы, или заядлые виртуалы с инет-зависимостью? Теперь их ряды пополняются литературнооозабоченными индивидами, крапающими денно и нощно стихотворные и прозаические текстовые послания в вечность назло потомкам.  

Итак, кто же они, заполонившие половину Интернета литературные любители?  

Начнем с лучших. Конечно, согласно закону великого Старджона, 90% от всякого явления есть дерьмо, а следовательно, только 10% оказываются квинтэссенцией истины.  

Так вот, 10%, они настоящие гении, пусть пока не замеченные, пусть должные провести всю сознательную жизнь в тени и безвестности, но, они существуют. И для них Интернет может оказаться путевкой в жизнь или, как минимум, местом встречи с единомышленниками. Они не ищут славы или денег, они не от мира сего и даруют нам частицу нирваны, умудрясь таскать самые лучшие стеклышки из божественных витражей Вселенной и выкладывать из них обалденные узоры в земной юдоли.  

Другие 30%, вполне успешные, состоявшиеся личности, коим приятно в удовольствие пописывать неплохие вещицы, радовать себя и друзей, а иногда сыграть в литературное сообщество. Хобби. Хотя, среди них и встречаются нераскрывшиеся дарования, что со временем могут перевернуть свою жизнь с ног на голову и бросить мир яппи ради искусства.  

Следующие 10% необработанные алмазы и бриллианты. В них есть искра божья, но, не было возможности и уменья раздуть из нее пламя. Далее перед нами 10% добротных середнячков, которые вполне способны иногда задавать жару общественности, но, увы, вряд ли достигнут больших успехов на выбранном поприще. И снова, главное, правильно оценивать собственные силы.  

За вышеупомянутыми 60% следуют самые страшные 30%. Эти полностью лишены святых идеалов. Они ощущают себя рупорами эпохи и кладезями современной литературы. Самодовольны, зачастую откровенно бездарны, ограничены и не приучены видеть дальше собственного носорыла. Если сильно не злиться за их существование, то в лице подобных граждан можно обрести замечательные экспонаты для кунсткамеры и демонстрировать смешных уродцев понимающим и сочувствующим.  

Ну и последние 10%, натуры экзальтированные и больше подходят для кушетки психоаналитика, чем для литературы, доверяя прозе и стихосложению свои душевные неурядицы и ,заставляя других выслушивать все правды и неправды о тяжком жизненном бремени и семейных проблемах.  

Увы, никто по доброй воле не отнесет себя к негативным литературным деятелям. Но существуют несколько примет, которые помогут разобраться в своих писательских пристрастиях.  

Перейдем же к существу вопроса.  

Среденестатистический Наполеон  

Вроде бы и неплохо излагает, и ,относительно собратов по сайту, бывает в произведениях посолиднее и политературнее. Вот только самомнение его раздувается до критической отметки. Он пухнет, как буря в стакане в рамках одного сетевого альманаха и от чего-то чувствует себя более великим, чем Бродский, правда не каждый день, а по праздникам.  

Излечимо, в принципе, но бывает и летальный исход. Чем выше лезешь, тем летальнее падать.  

Графоманский синдром  

Примитивность рифмы, замашки а ля пушкин, повышенная детскость, плодовитость. Безусловно, есть и более высшие формы, когда вроде бы и гладко спето и прихлопов не два, а три на четыре, но, полное ощущение де жа вю. Клише и штампы к вашим услугам.  

Литература такого не прощает, хотя всегда найдется читатель, восторгающийся в силу дремучести простотой изложения, потому как сам кровь с морковью не способен срифмовать даже по пьяной лавочке и в состоянии полнейшей раскрепощенности.  

Психоанализаторский синдром  

Пишет ради того, чтобы писать. Пишет то, что взбредет в голову, и, в результате, говорит только о себе и еще раз о себе, поведывая всему миру о собственных душевных перипетиях и коллизиях. В творчестве постоянно наблюдается эффект исповедальни и самобичевания вкупе с выставлением на обозрение тонкой душевной организации. Им ничего не стоит сочинить жалкий спекулятивный опус на тему собственного горя и ждать соболезнований от сотоварищей по цеху.  

Создав произведение под влиянием минуты,они не собираются вносить коррективы, ибо детище появилось на свет и, что выросло, то выросло. Оно отображает мимолетное настроение и любое вмешательство убьет сию хрупкость мгновения.  

Не есть хорошо. Ведь литература ,прежде всего , богатый инструментарий. Язык, великий и могучий, нюансы, стиль. Собственное виденье. Да и всем ли занятно изучать чужую автобиографию и жалобливость на бытие? Читатель не жилетка, он ценитель. Его надо уважать и привлекать.  

Прима-балерина  

Натура небесталанная, только захваленная по самое не горюй. На критику реагирует едко, иногда нервно. Цену себе знает, причем, безбожно завышенную. Рискует растерять дар, ибо доведет себя до состояния живого классика-самозванца божественного толка. А куда расти Богу, когда он выше неба?  

Эзотерические лирики и полупроводники  

Их устами говорят высшие силы. Иногда инопланетяне или космические токи. Их текстовый поток зачастую не поддается логическим объяснениям и связкам, он вне причинно-следственных связей. Иногда представляет собой набор образов, иногда невнятные истории. Чаще всего являются продуктами малой учености и сектантских сборищ, а так же мистической литературной солянки. Иногда оказываются потенциальными пациентами желтого дома.  

Самородки из народа  

Если они попадут под опеку Мастера, то рискуют заиграть всеми цветами радуги, в противном случае, превратившись в чванливых альраунов, раздуются от собственной виртуальной значимости и когда-нибудь лопнут.  

О них и говорить нечего. Молодо-зелено.  

Хотелось бы пару слов посвятить и самым дремучим убеждениям сетевых литераторов. Кто-то придерживается мнения, что произведение, явившись на свет, представляет собою готовый продукт, а литература с работой не имеет ничего общего. Вспыхнуло, наболело, размазал по плоскости листа и кушать подано. Так вот, позвольте развеять как колорадского жука с отечественного картофеля. Писательство, проза или стихи, является работой. Дабы уметь передать картинку, писаке следует уметь владеть пером. Иначе, кто оценит жалкое подобие его душевного полыхания, только обхохочутся и потыкают пальцем в сторону уморы . Так что, правьте ваши тексты, правьте, не стесняясь, не боясь продрать творческое кружево. За редким исключением, детищам воспитательный процесс пойдет на пользу. А то, что рождается под влиянием сиюминутности от переизбытка чувств, зачастую и впрямь не нуждается в огранке, о чем в один голос сообщат читатели, захлебнувшись в хвалебных отзывах. Первое правило гласит: дайте пару суток отлежаться младенцу, не устраивайте ему сразу смотрины, иначе придут злобные завистники и тут же сглазят без зазрения совести.  

Далее, пришедший до вас критик не имеет желания нагадить в душу и опустить в самый подпол. Просто у него другой взгляд. У нас же свобода слова, в конце концов. Дайте высказаться и подумайте над его словами, вдруг мелкое зернышко истины закатилось из его огорода в ваш, а вы совершенно зря подумали на булыжник. Критики не обязаны сюсюкать, они тренируют и наставляют спартанскими методами. При чем, нет такого правила, что критик всегда прав. Спорить с ним можно и нужно, только аргументированно, а не склочно-ярмарочно. Пять раз подумайте до того, как попытаться заткнуть голос оппозиции предложением пойти написать чего-нибудь достойное, вместо злопыхательства, подразумевая под последним любой антихвалебный выпад. Прикусывайте язык, когда с него готовы сорваться псевдозаботливые глупости о растраченном бестолку на отрицательные отзывы времени.  

Не стоит, так же, визгливо рычать и кричать, торопясь на территорию недовольного вами, писать ответную гадость. Обладатели самой нежной души болезненно реагируют даже на исправление опечаток и пунктуации, не говоря о более глубоких замечаниях. Их главная отговорка называется авторским виденьем или же согласуется с цитатой: « какой же вы поэт, если моих метафор не понимаете». А на предложение адекватного читателя заглянуть в классику, могут рявкнуть, что чужих стихов не читали и читать не будут. Кстати, косвенно виной всему Пушкин, который и вертится теперь в гробу и икает на том свете постоянно, ведь его реформаторство в области стихосложения позволило всем желающим рифмовать виденье со мгновеньем без зазрения совести, а самых ленивых одарило глагольной рифмой и склонностью к печко-свечкам.  

Увы, что сделано, то сделано. Второе правило гласит, что слово не воробей, а стихосложение не яичница. Дабы написать стих, мало срифмовать какую-то историю. Накарябав палки с огуречиком, вы не почувствуете себя Сальвадором Дали, даже дорисовав примитивные квадратик с треугольничком сверху и непосредственно-детское солнышко, вы не заявите о себе как о художнике. Так почему же поэзия и проза, сестра ее, являются исключением?  

И, скажите на милость, как быть с теми умельцами, кои фанфаронисто упирают руки в боки и бросают сквозь зубы, будто главное для них содержание и смысл, но никак не оболочка со всеми красивостями. Может, сразу их сдать на опыты? Ведь третье правило глаголет, что мысль надо уметь оформлять, чтоб другим в назиданье, а не абы как. Где не услышу, там додумаю. Почему-то, садясь вкушать обед, каждый жаждет увидеть в своей тарелке аппетитное кушанье, особенно если в гостях. Никто не потянет свою вожделенную лапу к сомнительному вареву, пусть его уверяют, что продукты не отравленные.  

Да и как можно не думать о читателе, когда выставляешь на всеобщее обозрение плод своего душевного недомогания? Разве можно недовольному заявить, мол не читайте, коль не любо. Ведь раз повесили на литзаборе, то не отвертитесь. Четвертое правило призывает нас думать об электорате, то бишь о читателях, а не только о себе любимом. Нет читателей, нет и литератора. Ящик стола слишком молчалив, ему все равно, что хранить.  

И в заключении, пятое правило, которое требует любви к критикам и большого им спасиба , а так же полностью отрицает льстивые похвалы. Ибо льстецы развращают, а критики взращивают. Литсообщество жестоко к своим питомцам, естественный отбор не дремлет, а неженки испускают дух по дороге. Особенно это касается тех, кто метит в Литературу с большой буквы и уважает классиков, а, следовательно, способен честно и беспристрастно оценивать свой талант. И речь не о тех, кто тщится пробить собственной головой путь в издательства или народные любимцы, увы и ах, книжная пропечатанная мешанина оставляет желать лучшего. Речь идет о внутреннем самосознании. Спросите себя: кто вы, зачем оно вам надо, такая мигрень на всю голову. Может проще бросить, закодироваться от литературных запоев и вернуться к нормальной жизни? Ну, а коли вы стойко упираетесь рогом в собственные литубеждения, то помните о пяти правилах.  

Научиться им не так сложно. Просто чаще сравнивайте свои вирши с творениями признанных гениев и уверяйте себя, что не все вершины покорены, а пути роста неисповедимы. Дорогу в твердый переплет осилит идущий.