Скоро два века, как слово 'литвины' запретно.
Гордое слишком, русинское ( клич к топору?! ).
Старшему брату привычней замалчивать этнос:
В центре Европы века вел на равных игру!..
В Смутное время менявший царей на престоле.
Но на чужой стороне вкус победы – не мёд.
Войны с Московией ополовинили поле,
После разделов, считалось, что память умрёт.
Не получилось, о вольности пламя восстаний.
Кровью залить, усмиряя окраин пожар?..
Лучше: язык запретить, на историю – ставни.
Рыцарей – древних литвинов – империи жаль?!
Не было их! 'Белорусы' – 'тутэйшыя людзi'...
Стали Литвой величать неприметную Жмудь.
Славу Грюнвальда – а чьи там полки? – позабудем:
Чудское озеро – вот что развеяло тьму.
После побед летописцы находят работы,
В них оправданье: За что? Почему? У кого?..
Что не подходит – сгорает, извечное: «Кто ты?»
Противоречит желанию пришлых богов...
24.05.2007
/из цикла 'Альтернатива'/
Примечания:
- 'Разделы' имеется ввиду разделы Речи Посполитой, в результате которых Великое Княжество Литовское отошло к России
- Смутное время – начало 17 века, провозглашение Лжедмитрия 1 московским царем
- Жмудь – историческая область на территории современной Литвы
Что касается собак,
Тех, которые друзья
Человечества всего,
И мои, выходит, тоже, —
Я не очень их люблю.
В смысле, я их не люблю.
Мне обычный человек
Как-то ближе и дороже.
Взять, к примеру, хоть тебя:
Ты — обычный человек.
Нету у тебя хвоста,
Ты красива и опрятна.
Я, к примеру, подойду,
Дам сосиску: «На, бери!»
Разве ж ты её возьмёшь?
Вряд ли!
Как тверда моя любовь
К человечеству всему!
Как его не полюбить
За мозги и за культуру!
Шопенгауэр, Шопен,
И Энштейн, и Эйзенштейн.
Что ни голова — мозги!
Что ни тулово — фигура!
Но, представим, что Бальмонт
Вдруг встречает Пикассо,
И ни «здравствуй», ни «привет», —
А обходит энергично,
И буквально нос суёт,
Он суёт буквально нос!
Не могу сказать куда,
Просто неприлично!
И когда, к примеру, ты
Говоришь мне, что моя
Человечность для тебя
Под большим вопросом,
Поднимаю плечи я,
Поднимаю брови я:
Ну бери тогда сосиску,
Милая, без спроса.
Старичок пришёл к врачу.
- Доктор, секс такой хочу,
Чтоб он был незабываем.
- Что ж, мы в этом помогаем.
Запивайте секс таблеткой.
Память станет очень крепкой!
Я буду Вас любить на расстоянии,
ну, скажем от Земли и до Луны.
Коль я покой вам дать не в состоянии,
я дам вам ощущенье новизны.
Я, вдруг, Вам зашепчу по-телепатьему,
то телескопом в спальню загляну,
в комете отыскав лопатой платину,
я к Вам её орбиту заверну.
Сквозь искры звёзд и через мрак космический
из глубины Галактик, Вам одной,
предстану я то, как обман оптический,
то как затменье грусти болтовнёй.
И выпив с Орионом, в общем, чопорным,
пренебрегая осужденьем звёзд,
я Вам пришлю на Землю ночью чёрною
повозку солнца, яркого до слёз.
По космосу шарахаясь без радости,
добравшись до созвездья Близнецов,
я к Деве сдвину их на пару градусов,
чтоб изменить судьбу, в конце концов.
В запазуху насыпав звёзд колючечки,
свалюсь болидом я на Ваш балкон.
Поэта не проси быть дальше, Людочка,
чем дальше он, тем ближе будет он!
дождь зарядил во вторник
после жары и пыли
перед бесславной битвой
между войной и миром
после захода солнца
перед безлунной ночью
между Крестом и Волком
после собачьих свадеб
перед любовным стоном
между хвостов и ляжек
после вечерней мессы
перед киносеансом
между Иисусом и Гарбо
после последней рюмки
перед последней пинтой
между райком и раем
после унылой драки
перед началом века
между вчера и завтра
после смешных вопросов
о том какая погода
будет с утра в макондо
рядом уснуть
держась друг за друга
как малые дети
целуя быстро и нежно
только в глаза
стараясь дышать тихо-тихо
чтобы сон не спугнуть
закрашивать чёрное лихо
золотом слёз дождя
рядом уснуть
за руки взявшись
как дети, будто
всё ещё впереди
и сквозь
звёздно-прозрачные сети
рыбку-любовь
опять отпустить
можно я не буду умной, говорливой, гордою,
щебетуньей-птичкой, хлопотуньей – всё бы в дом,
надоело танцевать под песню долгую,
и певуньей надоело быть мне! в лом!
можно я не буду ежедневно с тихой нежностью
снизу вверх взирать, короновать на царство,
умиляться ласково пустой небрежности
и прощать внезапное коварство!
можно я не буду как обычно тёмной ночкою
ворожить над ранами твоими горькими,
целовать морщинку, что кровавой строчкою
через сердце – сил нет жить разборками!
можно я побуду нынче вредной, бесшабашною,
глупой и капризной, впрямь упрямой кошкою –
буду спать до полудня и нагло шашнями
развлекаться, и икру есть ложками!
не скакать туда-сюда! раз! из огня да в полымя,
лень лелеять шёлком в пуховых подушках,
можно, чтоб позлить, в пушистой шубке голою
по проспекту – нос утру подружкам!
можно я прикинусь ненадолго дурой ветренной,
буду знать слов только пять, ну шесть, не более,
в роль войдя, прикроюсь жалкими отрепьями
и с обрыва вниз – бултых! не больно мне
задыхаться смехом под водой, молчать, царапая
грудь и в бел песочек уходя по горлышко,
глядь, на берегу мой пес завоет, лапою
морду утирая – глупый, солнышко,
ведь теперь мне и тепло, и радостно, и солнечно,
не воплю блондинистой дурной вороною,
выступленье дур – ах, наконец! – закончилось,
кто куда, я – с ржавою короною –
по полям-долам златым, насвистывая весело
марш солдатиков, из олова которые,
и пуста качалка – бархатное креслице –
и пусты все проводы на «Скорую»…
можно, я не буду больше умницей?
(Роберто Паэс (Roberto Páez), 1930-2006, Аргентина, 1965) 
(Джон Гилберт (John Gilbert), 1817–1897, Англия, 1845)
(Эжен Луи Лами (Eugène Louis Lami) 1800-1890, Франция, 1822)
(Вальтер Клемм (Walter Klemm), 1883-1957, Германия, 1924)
(Рене де Пов (René de Pauw), 1887-1946, Бельгия, 1944 )
] (Артур Бойд Хoутон (Arthur Boyd Houghton), 1836-1875, Англия, 1866)
(Ганс Папе (Hans Pape), 1894-1970, Германия, 1925)
(Тони Жоанно (Tony Johannot), 1803–1853, Франция, 1836)