Бог внутри нас говорит гекзаметрами…
И мы стараемся этому соответствовать:
гордимся сданными когда-то экзаменами
по греческому языку, который испортил нам детство,
как потом проклятая латынь исковеркала нашу юность,
а английский – и вовсе всю жизнь изнахратил…
Сколько всего пришлось выучить наизусть,
чтобы всё-таки участвовать в аристократии…
духа, будь он сто-трижды неладен,
чести, которая дёшево стоит.
Если золотые мозги стали платиновыми,
то не разобрать, кто ты: бомж или стоик?
Или различия вдруг оказываются несущественными:
бочка одинаково смотрится и в Твери и в Давосе, известном своими саммитами
Да и как избавиться от привычек, оказавшихся наследственными:
например, вопреки всему, разыскивать Человека,
а если говорить, то только гекзаметрами…
Пишу тебе о чём попало:
О книжках, дождиках, реке,
О «клаве», что слегка устала
Печатать буковки тебе.
Пишу о завтрашней дорожке
Через весенний лес цветной,
И о бродячей, рыжей кошке
Которой хочется домой.
Пишу: про зонтики от солнца,
Про кофе, крепкий, что с утра,
Про сигареты, дым и кольца.
Пишу... совсем не те слова...
На перепутье двух дорог
Добро и зло.
Здесь равновесие основ
Завершено.
Упала стрелочка весов,
Сгорела нить.
В один бокал – добро и зло
Теперь не слить.
Вот, с важным видом мудреца,
Вчерашний шут
Зовёт народ на штурм дворца
За ним идут.
Дурманя – голову кружит,
Кровавый рой,
А шут – неистово визжит:
«Толпа- за мной !»
Лавиной серою – тела
На зов текут.
И хлёстко опускает мгла
На спины кнут.
По тонкой кромочке ножа
Вдвоём идут,
Добро и зло. К спине – спина.
Хохочет шут….
Вернутся и вернуть….
Сметая паутину,
На пару вновь раздуть
Уснувший жар камина
Оставить всё, что «ДО»
Забыв про всё – что «ПОСЛЕ»
И, платье , цвет бордо.
Растрёпанные косы
Счастливое : – «Встречай»
Распахнутые сени…
Тоскливое : – «Прощай»
Унылый дождь осенний
Солёный вкус слезы,
«Присядем на дорожку».
Застывшие следы,
Сирена неотложки…
Вернуться и вернуть…
К спине, стежками, крылья.
На зов из «До» – вспорхнуть,
И встретиться… чужими.
ФОБОлоги намедни приходили,
Две бабы и мужик, сама наивность.
Мы, Нефед, не таких ещё крутили,
сдавайся, сдай пародии на милость!
Но Нефед злобно ставил ударенья,
что делал с новоязом – мама мия!
Что делал он с дрожжами и вареньем,
водою доливая их умильно!
То притворялся мелким куплетистом,
а вслух читал то Юрченко, то Блока,
над ФОБО изголялся он садистом
и налива..., но стало ему плохо
и с ФОБО всю допивши самогонку,
и закусивши мухой-дрозофилой,
ушедшим он сказал потом вдогонку,
уж лучше вы бы просто были – ФИЛО!
Как изворотлив сладкий грех, стоящий в тишине ночных раздумий,
И путешественник иллюзий луч солнца заливает в толстый мех…
Когда награда пламенной рукой касается своих крещеных форм,
Тогда из нечто в глубине души рождается ребенок в шторм…
Из тонкой стали сотканы умы, в пыли забвения, кажущейся жизнью,
Один архангел с тяжестью души, второй – дитя готовит былью,
что тихо шепчет кто-то изнутри…
Охапками тюльпаны собирали.
Срывали, мяли стебли и топтали.
Но пышные букеты все завяли
Цветет лишь тот тюльпан,
Что не сорвали.
Одному дирижёру из Ниццы
Захотелось одеждой скупиться.
Он приходит в бутик,
Смотрит там на ярлык
И решает скорей удалиться.
Одному дирижёру из Ниццы
В жаркий день захотелось водицы.
Не видал и во сне,
Что без су в портмоне
Только дома сумеет напиться.
Одного дирижёра из Ниццы
Одарили визиткою птицы.
Он помчался домой,
Чтоб костюм взять другой
И в соборе успеть обручиться.
Одному дирижёру из Ниццы
Захотелось отведать ушицы.
Он ловил окуней,
Но в теченье двух дней
Попадались одни лишь плотвицы.
Одного дирижёра из Ниццы
Пригласили друзья из столицы.
Там он вдоволь бродил,
За товарищей пил
И назад не хотел торопиться.
Одного коммерсанта в Пекине
Прихватило, однажды, унынье:
Был во многом талант:
Пейзажист, музыкант,
А пришлось коммерсантом быть ныне.
«Маникюр, педикюр» – такой пейзаж.
Громко спорят бабушка и алкаш.
Солнце опускается за гараж.
Куда ж?
Я иду в задрипанный гастроном
Отовариться курицей и вином.
И звучат шаги: невиновен он.
А кто этот он?
И в истории этой не видно дна.
Но помилуйте, какая тут глубина?
И если мораль будет здесь видна,
То пошла она на.
Скажем так: наверное, я бы мог
Изменить маршрут равнодушных ног,
Улететь куда-нибудь на восток.
Скажем, Владивосток.
Обрати внимание, жизнь моя:
За какие бы я не летел моря,
От каких бы мыслей не мчался я –
Невиновен я.
Так прими же в дар курицу, прими вино.
Выпей за меня как во сне, как в кино.
И пусть легко мне далось оно –
Словно кровь оно.
* * *
Филологи намедни приходили,
Два мужика и баба, злые очень,
К поэту и устроили в квартире
Разгром ему, чтоб русский не порочил,
Не ставил, где не надо, ударенья,
И с новоязом обращался строже,
(Сожрали из кладовки всё варенье,
Опята маринованные тоже).
Пытали изощрённо куплетиста:
Читали вслух Ахматову и Фета,
Ослаб поэт и обещал садистам,
Что, мол, завяжет с ремеслом поэта...
Классическим сонетом взяв за горло,
- Пиши расписку, – говорят, – Собака!
Контрольно «Капитанов» Гумилёва
Прочли ему и «Осень» Пастернака.
Филологи допили самогонку
И, закусив последней чёрствой сдобой,
Ушли, поэт в окно вдогонку
В сердцах им крикнул:
Вы не ФИЛО !
– ФОБО!