Arifis - электронный арт-журнал

малина с куста в твоём саду, и мята, и крапива, и полынь  

малиной пахнет, пахнет так, что есть жалко, смотреть бы и смотреть, дышать бы этой сладостью и улыбаться  

а ещё пахнет костром и снова полынью, растертой в ладонях  

и такой вечер, такой вечер  

падающее красное солнце сквозь пыль от бредущего стада  

сидеть на крыльце и чистить картошку, а в летней кухне закипает чайник и значит надо бежать быстрее и кидать в кипяток листья малины и смородины, и мяты  

и такая тишина, которая не тишина, потому что всякие звуки  

и можно ходить по саду в сарафане с открытыми плечами, отгоняя настырных комаров, и рвать с грядки укроп, и по пути прихватывать зеленые ягоды крыжовника, надкусывать их плотную, блестящую, прохладную кожицу и пить свежий сладко-кислый сок  

трогать кору деревьев и оборачиваться на баньку, из трубы которой тянется дымок – горький и терпкий  

и умалчивать о своих тайных мыслях, и улыбаться, проходя за спиной, и возвращаться, и снова улыбаться, то ли от смущения, то ли от застенчивости, совершенно как инфантильный подросток-переросток  

садиться рядом и смотреть на руки, наклоняться и касаться щекой этих рук  

а рядом и вокруг кузнечики, одуревшие от середины лета  

и близкое мычание коровы в соседском дворе, и звон бидонов, и банка с парным молоком, принесённая соседкой  

и собака, приоткрывающая один глаз и ворчащая на приближение к её хозяину  

и вечерняя прохлада, и наползающая темнота, и полудрема, и лень встать, и нет необходимости говорить, и нет необходимости бежать, решать, успевать, догонять, соответствовать, опережать, выбиваться из сил и из самой жизни  

и, наверное, это и называется – гармония  

и тихо самой себе – как же я люблю его  

этот сад, этот мир, этого придуманного человека  

«как много одиночества в любви»?  

Февраль.  

-Господи, Малыш. Это словно выиграть миллион долларов в лотерею!- Мег встала передо мной на колени и обняла за ноги. Она сравнила меня с миллионом. Забавно. Это была реакция Мег на моё признание ей в любви после полутора годов страданий по мне. Мегги была странной, звонила по ночам в пьяном бреду, чтоб сказать, как меня любит, а утром отправляла СМС с извинениями. Изнемогала от любви и безответности, а потом пропадала где – то неделями оставляя меня в полной растерянности и желании сказать: «Да Мег, да я тебя тоже люблю Мег, не убегай от меня и от себя. И от своей любви ко мне Мег. Ведь она ответна. Ты думаешь, что нет, а она ответна Мег...»  

Это был теплый- теплый февраль, теплый- теплый и снежный- снежный. Когда, наконец, то мы объяснились, он стал ещё теплее и еще сильнее укутывал нас в свою мягкую порошу, словно одобряя всё, что произошло. Мегги будто подменили, столько любви ласки и заботы проливала она на меня. Мой воспалённый мозг не мог тогда принять и понять всего, что творится со мной. И я принимал и отвечал Мег, борясь с природной застенчивостью и скорбью по тому, что наши отношения были столь затянутыми в самом их зародыше. Вялый и податливый. Может быть, поэтому она злилась на слово «Тоже». В ответе на пресловутые: «Я тебя люблю», «Я тебя тоже». «ТОЖЕ»??? Обижалась, не способная разглядеть продолжение «ЛЮБЛЮ..ЛЮБЛЮ..ЛЮБЛЮ» Слово звучало в такт сердцу. Она не слышала..  

А в остальном был полный порядок. Всегда находилась тема для беседы. Всегда понимание друг друга и поддерживание самых бредовых идей. Гуляние по ледяному городу по ночам и завывание дикими котами в предчувствии марта. Взаимное немое соглашение, упасть посреди дороги и целоваться под ногами недовольных прохожих. Я учил её кататься на коньках, она учила меня рисовать «аниме» за чашками горячего глинтвейна, разогревающего тела и души. Я ждал её у подъезда, зябко кутаясь в шарф который помнил запах Мег, однажды забытый у неё дома. Она ждала меня с работы, нервно куря у крыльца. Я пристрастил её к боулингу, она меня к бильярду. Всё те – же шары. Только большие и маленькие. Большие теплые шары. Поддающиеся чему угодно, при помощи рук. Маленькие холодные шарики. Одиноко лежащие на зеленом сукне бильярдных столов. Правило – подчиняться только кию. И никак больше..  

Март.  

- Малыш я уезжаю.  

- Куда Мег?  

- В столицу Малыш.  

- Зачем Мег?  

- Работа Малыш.  

- Надолго Мег?  

- Навсегда.  

Я помогал собирать ей вещи в пьяном бреду. Она плакала только по городу. По мне нет. Она не верила мне. «ЛЮБЛЮ».  

Утром она уехала. Я догонял её по пути к автобусу два раза, чтоб обнять и порыдать у неё на плече. Она успокаивала меня тем, что всегда будет ждать меня. Я отдал ей на прощание все наши любимые мультики. И поклялся приехать при первых же каникулах.  

Март решил, что февраль чересчур избаловал нас и пытался восстановить равновесие, обжигая морозами и угнетая серым, давящим на душу, небом. Душа не выдерживала и выла, билась в истерике о стены промерзшего тела. Мы созванивались каждый вечер. Я сидел в горячей ванной наблюдая за тонкой струйкой дымящейся сигареты, пытаясь доказать жестокому марту, что есть от него лекарства. Она пила глинтвейн. Мы заливали наше общее горе каждый по-своему.  

Наступили каникулы. Дорога к дорогой, любимой, ненаглядной Мегги казалась бесконечной. Пять часов пути длились словно пять дней. Пять лет. Она встретила на меня в замороженном мартом ночном автовокзале. И я стеснялся. Я отвык от неё за эту короткую бесконечную неделю. Отвык от губ, рук, голоса, любви. Март злился, но в ту ночь, наш февраль вернулся, высыпав на март небо белого теплого снега. Мои фотографии у неё на стенах, мои портреты написанные ей за время нашей разлуки. И бутылки. И нет уюта. Нет тепла. В этой квартире обитали Мег и март. А тут приехали я и февраль.  

И все мы причудливо сплелись в узорах на утренних окнах. Я расплавленный оттаявший посапывал в объятьях Мег. Март, видимо убежденный февралем пролил сквозь наши узоры солнце. Наступила весна.  

Весна и кино. Весна и флейты на улицах большого города. Весна и необычной формы бутылки, привязанные к еще голым ветвям клена, в которых радостно играло солнце подобревшего марта. В автобусе я потерял перчатку и ходил в одной, пока Мег мне не дала тоже потерявшую пару варежку. На правой руке черная перчатка. На левой – белая варежка. Недовольные прохожие оглядывались, а мы в полном праве мартовских котов заливались дикими воплями на улице чужого мне, и уже родного Мег, города. Баловство. Засовывать в уши цветные трубочки от напитков в приличном кафе. Сидеть на полу в метро или бежать в обратном направлении по эскалаторам. Гулять, гулять, гулять. Вместе, вместе, вместе.  

Каникулы кончились. Я уезжал домой. За окном стояли Мег, успевший привыкнуть ко мне чужой город и март. Мегги, пытаясь скрыть подавленность прощания танцевала придуманный танец «жигу», город терялся оправдываясь большим количеством недовольных прохожих, а март, казалось, ухмылялся, забирая из нас тепло.  

Апрель.  

Мег предложила переехать к ней насовсем. Бросить всё и переехать. И я собрался. Учёба, работа, родители, друзья. Всё это я готов был променять. На чужой серый город и Мег. Мег, которая, не смотря на все ответы в моих глазах, продолжала обвинять меня в недостатке тепла и любви. Как Мег? Почему? Неужели ты не видела всего этого? Неужели твоё больное самолюбие и самобичевание могли победить нашу любовь?  

- Я перееду к тебе на следующей неделе Мег.  

- Я не понимаю к чему тебе это?  

- Мег???  

- Я не понимаю к чему тебе я?  

- Мег я ЛЮБЛЮ тебя Мег!!!  

- Прости, я не могу тебе верить. Это не любовь это как – то по-другому.  

- А что это тогда Мег? Я действительно люблю тебя и хочу быть рядом, потому что мне уютно и тепло с тобой. Мы понимаем друг друга Мег. Мы одно Мег.  

-«Тепло и уютно» сильное обоснование для любви, не правда ли?  

- Почему ты не можешь поверить в меня Мег? А тепло и уютно это не обоснование для любви, это одна из тысячных составляющих.  

- Малыш, не любимый Малыш. Ты ничего не понял. Прощай.  

Апрель, еще непросвещенный февралем и мартом во все подробности нашей любви с Мег, недоуменно смотрел на струйки крови стекающим по моим запястьям. Тяжелые багряные капли, словно валуны, разбивали мечты, разбивали любовь, разбивали Мег. Меня убила её любовь ко мне.  

Меня убила моя любовь к ней.  

Меня убила её не вера в меня.  

Меня убила моя вера ей.  

В открытое окно дышал теплый-теплый апрель, пытаясь оживить меня своим дыханием. Но он был бессилен. Оживить меня мог только ушедший февраль. В ящике стола лежала белая варежка, а в ней черная перчатка. За окном наступала весна.