Этот город не спит никогда,
он куда-то всё время стремится.
Он течёт и шумит, как вода,
но не может – не вытечь, не влиться.
Он подсвечен огнями глубин,
подземелий, земли, поднебесий.
Он своим населеньем любим,
как горбатый уродец Лох-Несси.
И по скрученным этим горбам,
пока он – то вовнутрь, то наружу
извивается, – катит парад
автошин по просоленным лужам.
Неумолчно, нахраписто, зло,
подрезая, визжа, куролеся,
тормозя, разгоняясь, – без слов,
мчится гул бесконечного рейса.
Человек! Отбегай! Отползай!
Ты с железом не спорь, человече!
Русский город с японским – «Банзай!»
победит тебя в яростной сече.
Прячься дома и жмись по углам,
с баб не слазь и пусть рюмка не сохнет,
да кочуй по горам, по долам,
по распадкам, расщелинам, сопкам,
по годам, по любви, по стихам…
Отдышись и вернись в этот город, -
сядь руль нагловатый и сам
ты втопи с наслажденьем сто сорок!
В саду созрело яблоко.
Кто его сорвёт?
Конечно он, конечно он, конечно он.
А если это пуля?
Кого она найдёт?
Тебя, конечно. И заплачет он.
А кто воскреснет, если
На яблоне – цветы?
Конечно ты, конечно ты, конечно ты.
А кто там смотрит,
Ветку с цветами наклоня?
Конечно я, конечно я, конечно я…
Нищий дед, контуженный и злой.
С деревянною ногой.
Обломал сирени целый куст.
Рубль – ветка.
Он не то, чтоб разорён и пуст.
Пушкина он знает наизусть
И плюётся метко.
Что тебе услуги рифмача?
Ты не ждёшь пощады от врача.
Тень летит, как птица.
Сядет на плечо, коснётся глаз...
И сирень распродана на раз.
И тиха столица.
Так ли я, случайно, между дел
Состарился и поседел,
Наслаждаясь тенью?
Ты ничья и даже не моя,
Песенка простая соловья.
Чудное мгновенье!
.
* * *
( Ф а у с т )
...Вновь плачет Добрый Ангел надо мною...
Я породнился кровью с вечной тьмою,
Холодный ветер... Света луч — все ýже...
И уж не знаю, стоя в этой стуже —
Не предпочел бы страшному родству я
Жить просто так, бесцельно существуя,
Клочок земли свой плугом обрабатывать,
Просить дождя у облака горбатого,
И пить вино устало из кувшина,
И слышать за спиной дыханье сына,
Хвалить жену за суп, за рукоделье,
«Единой плотью» быть с ней раз в неделю
На дедовской ореховой кровати,
И почитать курфюрста, Божью Матерь —
Что б обошли семью и дом напасти,
И причащаться — Боже мой! — на Пасху,
Священнику с почтением внимая
И слов его совсем не понимая...
.
Несколько слов о тебе, мой родной, о тебе,
Я напишу синей ручкой на жёлтом ковре
Рыжей листвы и крутых с позолотой витков...
Я напишу о тебе только несколько слов...
Жизнь в никуда покатилась, как серый песок.
Ночь разметала полы, как атласный платок...
Я проплыву, как листок на дрожащей воде...
Несколько слов прожурчу о тебе, о тебе...
Жизнь водопадом сорвётся с крутых берегов,
В тайне подводной храню я те несколько слов...
Лишь для тебя одного от души отняла
Вечных клубков и потоков простые слова...
В бильярдной стук и дым.
Щелчок – и шар положен.
Соперник уязвим.
Соперник осторожен.
Он вытирает пот,
В бокале отражаясь.
Таких не любит спорт.
Я улыбаюсь.
Тебя убьёт жена
В супружеской постели –
Узнала бы она,
Кто ты на самом деле.
Играй, мертвец, потей,
Покуда жив, покуда
В бильярдной тесноте
Ты веришь в чудо.
К.
Спи, мой придуманный, нежный и мудрый,
Спи среди звёзд, что наполнены снами,
Спи среди слов, что наполнены нами.
Спи, пока трудится доброе утро –
Счастье, как тень кружевную, накинет
К нам на подушку и воду из речки
Солнцем нагреет, и боль бросит в печку,
И распахнет небосклон синий-синий,
Чтобы единственный, неповторимый,
Тысячи раз уходивший ночами,
В зеркале неба увидел, что с нами
В лето торопятся белые зимы...
«вперёд – одна, и сердце – рвётся»
«Ночные снайперы»
сердце – вынуто
вырвана – боль
и скрипичный смычок
по обрывкам из жил
то ли жил, то ли нежил
возможно тужил…
успокоено – сердце
растаяла – соль
и гитарной струной
через горло как хлыст
из души – тонкий
жалобный вой…
танец – твист
танец – свист
танец – птиц
вниз – карниз
сердце – вставлено
только не мной…
