ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ
РАЗРЕШИТЕ ПРЕСТАВИТЬСЯ —
ВОЗНЕСЕНСКИЙ
А.Вознесенский
1973
андрей андреевич,
не спешите преставиться.
в графе тавтология -
долгий прочерк лубка…
пока ваши столбики
сличали ленинцы-сталинцы,
мы прожигали жизни
до лысины на лобках.
вы пришли,
запекая классически ересь,
во рты голодные вбрасывая слов
горячие пирожки.
одной ногой уже ни на что не надеясь,
другой мертвые петли времени
впружинивали в стихи.
когда за вами следом медленно
ушли стадионы -
в кухни под чадом «космоса»
и три семерки подряд -
мотая портянки,
мы только примеривали погоны,
переворачивались как вагоны,
в поту холодном.
под «взгляд».
...
теперь понемногу
каждый изглодан сетью,
которая, бог-даст,
изловит рыбку из позолоченного пост-совка.
а все одно –
пытаемся жить
на октаву повыше третьей,
кричать оставшимся кончиком языка.
вы там в переделкино,
мы здесь давно в перестроево.
как не назови деревню,
биология в ней одна -
более пъедестальные
книжно-журнально пристроены
в отсутствие пастернаков,
асеевых и будущих с буквы на…
но когда из прелой засухи
или оттепелиных чревищ
наконец-то вновь
заплодоносит поэтицкий фрукт,
так и не представившись вам,андрей андреевич,
в любой погодине просто успокоюсь и умру.
июль 2007
Я разжимаю пальцы –
все,
лети!
Силками – унизительное счастье.
Я не хочу
с знакомцами делить
тебя!
А первым быть, увы
...не властен.
Теперь такая малость – просто жить
и отбывать посильно дни, недели,
на ощупь, не срываясь, проскочить
затеянные кем-то карусели.
Пройдет?
Конечно,
все, и я пройду...
Что двадцать лет?
Ничто пред тенью смерти.
Но жизнь моя – не вашему суду.
Ловите миг и никому не верьте...
Бархатом в трубке застенчивый смех.
Первый контакт – он так сладок, как грех!
Шёпот соблазна скользит в проводах,
Нежность истомы в бесчисленных «ах».
Играми в мячик наполнен эфир –
Девочка-мальчик и теплый кефир.
Челюсть вставную вновь примет стакан,
Виртпоцелуем бессмысленно пьян.
В зеркале темном не видно морщин.
Нет женщин в эфире, но нет и мужчин.
Нет правды и света, нет грязи и лжи.
А то, что болото? – Тепло же? Лежи!
Что мы?
Прекрасное Ничто?
Божественная Пустота?
Нечаянность момента?
Жизнь наша – шулера игра?
Иль мокрых клеток суета?
Иль Мёбиуса лента?
Кто мы...
Скорость в вихре, вой ветров, ласки девы, сны коров.
Счастье моря, зов волны, восхищение и ты.
Отыскать ковер из звезд, мысль солнца, нежность гнезд.
Читающий старик на солнцепёке,
Где радугой вращает карусель
Ребячий смех и медленные строки
О виденном за тридевять земель,
О звёздном оперенье птицы Сирин.
На дивном человечьем языке
Играющим в войну – о вечном мире
С пластмассовым оружием в руке –
Читает по складам пророк убогий,
Противясь тёмной жизни словно сну.
И юные доверчивые боги
Стихают, забывая про войну.
Слепым десятипальцевым по Брайлю
Тактильный шорох вяжется в слова.
Закрытой навсегда Союзпечалью
Кивает в такт седая голова...
- Господа, приступим к чтенью. Врач советует философу, где лечь.
- Можно два слова.
Китайские птицы, вы балуете меня своим опереньем.
Точильные камни, вы придаете остроту моему зрению.
Могилы писцов, вы чаруете меня своей неуступчивостью.
Руки воров, вы танцуете мне танец, заставляя меня обернуться.
- Я сегодня, господа, приготовил новогодний отвар из лунного камня.
Не бойтесь, он проверен мною.
- Не молчите, прошу, расскажите.
Я падаю в тебя и зависаю
Над тризной неиспытанных мгновений.
Растрачивая грезы, угасаю
На бунте слов, в бреду сомнений.
Отслаиваясь скальною породой
От цельности земного мирозданья,
За вызов глаз цепляюсь без разбору
И знаю лишь одно свое призвание:
Любить.
Бедность серенькая, гордость ли?
Но и падалью от вас –
Соболи,
метров восемь кухни мне,
только чай...
Вина на чужих столах...
Месяц май.
Ты, конечно же, права,
кораблям –
быть покорным лишь кнутам да купцам
плотоядным
и пажам у кормил...
Слышь, дукатами звенит, как он мил!
Разменяем наши дни
на рубли,
пусть тоскливо и нутро, на мели...
Только б жизнь среди щедрот
удалась.
Ну а ты...
У многих так – не сбылась.
Ведь на кухне на моей –
только чай,
Табуретки...
Хоть с тоской помирай.
Я не меряюсь с судьбой
на руках
и с рождения хожу в дураках.
Ненавижу с мишурой
маету,
презираю и свою нищету.
Ты,
конечно же, права – жизнь идет,
а любовь на кухнях долго
не живет...
