Кстати, очень мне тема про сказки понравилась, щас буду дальше её развивать. Прежде всего, отвечу на вопрос, почему я обозвала почтенных немецких фольклористов братьев Гримм мизантропами. Просто перескажу, с чего начинается сказка «Дикие лебеди». Жили-были король с королевой. И было у них 12 детей. Все мальчики. И ждали они 13-го. И тут на короля напала мысль: ведь если вдруг нидайбох родится девочка, то сыновей придётся того, в расход пустить, чтоб за ней осталось побольше приданного. Выстругал гробики, составил их в подвал и стал ждать, поскольку с УЗИ в те времена было так же, как с контрацепцией, то есть, никак, и точно знать, кого ждали девять месяцев, можно было только после родов... Недетская какая-то получается сказка,- подумал Колобок, дожёвывая остатки лисы. Впрочем, сказать, с какого момента сказки вообще стали детскими и отпочковались от мифов сложно. Об этом даже филологи договориться никак не могут. Это если, конечно, говорить о более или менее народных сказках (в случае с 18-19 веком мы как раз и имеем в основном авторизованные пересказы народных сюжетов, зачастую одинаковых в разных странах, но со скидкой на национальную специфику), авторские сказки, поправьте меня, если ошибаюсь, до начала двадцатого века были практически штучным явлением.
Наиболее интересна для анализа сказка про Спящую Красавицу, она же – «Сказка о Мёртвой царевне и семи богатырях», она же – «Белоснежка и семь гномов», она же частично «Пчёлка» Анатоля Франса, плюс ещё с десяток разных народных версий, начиная с китайской чуть ли не до нашей эры. Во-первых, важное различие версий состоит в том, что где-то принцессу надо было расколдовывать поцелуем, а где-то она сама просыпалась по истечении нужного времени или в особо педагогически выдержанных вариантах от появления на пороге спасителя. Поцелуй, как несложно догадаться, появляется в эпоху романтизма, когда нравы стали свободнее, в моду вошёл «неприличный» вальс, санкционировавший прилюдные объятия, а дамы стали чаще ездить на лошадях в дамских сёдлах, что тоже способствовало некоторому раскрепощению, потому как единственная возможность спешиться при таком раскладе – если чьи-то сильные руки тебя снимут. Впрочем, важна ещё и аудитория. Взрослым рассказывают больше, детям мещан и буржуа – чуть меньше, а ориентированные на дворянских «маленьких ангелочков» сказочники вообще имеют тенденцию, как сказала одна моя знакомая, изъясняться о гинекологии в изысканных выражениях... очень симптоматично, что в абсолютном большинстве сказок про мёртвую царевну она выполняет чуть ли не мебельные функции. У неё даже имя-то отсутствует обычно (феминистки, ау! Эксгумируйте этих male shauvinist pig'ов и покажите им небо в алмазах!!!). Правда со спасающим тоже не всё ясно. Если у Солнца русской поэзии чётко сказано, что это официальный царевнин жених королевич Елисей, то в большинстве прочих версий это какие-то приблудные принцы, которым почему-то не досталось невесты без проклятия или, наоборот, хотелось экзотики. А в одной средневековой итальянской версии (тыща шестьсот какой-то год) вообще чудненько получилось.
Там новорожденной принцессе, как положено, предсказали смерть от веретена. Её отец приказал унести из дворца все веретена, но красавица – её звали Талией – всё-таки укололась веретеном и упала замертво. Король, её безутешный отец, посадил безжизненное тело дочери на обитый бархатом трон и приказал отнести Талию в их небольшой домик в лесу.Домик заперли и ушли, чтобы никогда не возвращаться (готичненько, ага, – прим. автора). Однажды в тех лесах (браконьерил) охотился чужеземный король (не принц, заметьте, а именно король; кто в это время правил его страной – не очень ясно, но средневековые сказочники не заморачивались такой фигнёй как геополитика). В поисках своего потерявшегося сокола он набрёл на домик и влез внутрь. Сокола не обнаружил, зато обнаружил принцессу. И стал её будить... Будил-будил и добудился до того, что (нечаянно!) «сорвал цветок любви»... Он, видимо, как некоторые современные циничные романтики полагал, что утоление физиологических потребностей – вовсе не повод целоваться, вот принцесса и не проснулась. Зато в положенный срок «разрешилась от бремени» двойней. И примерно через год после этого уже проснулась (прикиньте, как она, должно быть, удивилась!) от того, что ребёнок, потеряв грудь, стал сосать палец и высосал оттуда весь яд. А король тем временем вспомнил о своём мимолётном приключении и решил опять поохотиться в тех местах. В домике, естественно, нашёл всю троицу. Раскаялся, рассказал, что причина изменения состава семьи – это он, пообещал Талии прислать за ней и детьми. Однако законная жена короля, которой он как-то не нашёл времени рассказать о прижитой на стороне второй семье, что-то подозревала. Когда ничего не подозревающая Талия собралась и направилась в гости к возлюбленному, она её подкараулила. В общем, долго рассказывать, но королева пыталась убить соперницу, в результате чего узнавший об этом король её саму казнил и стал жить поживать и добра наживать с новой любимой женщиной (не забрёл ли он в ещё какой-нибудь охотничий домик потом – неизвестно, сказочник прервался). Это ж не сказка, это (сам ты Барбара!) Санта-Барбара какая-то!